Один из лучших разыгрывающих советского гандбола 70-х и начала 80-х годов шестикратный чемпион СССР в составе ЦСКА Александр Лоссовик родился в неподходящее время. Случись это на десяток лет позже, и тогда, уверены, коллекция его титулов была бы куда весомее. А уж место в сборной СССР тренер Спартак Миронович выхлопотал бы своему ученику наверняка.
И вовсе не потому, что Саша оказался самым талантливым в первом наборе Мироновича из знаменитой 88-й минской школы. И не потому, что он не просто овладел фирменным финтом своего учителя, но и сделал его более затейливым. Просто этот парень с его уникальным техническим арсеналом был в состоянии пробить любую защиту, доказывая тем самым, что для разыгрывающего главное — отнюдь не высокий рост.
— Определите роль Спартака Мироновича в вашей судьбе.
— Спартак Петрович — это человек, который постоянно незримо присутствует в моей жизни. Это великий учитель, а я один из первых его учеников. Вспоминаю, как в 1970 году наша команда поехала во Львов на международный турнир социалистических стран "Дружба". Мы выступали там под маркой второй молодежной сборной СССР, хотя процентов восемьдесят состава были минчане.
Тот турнир предопределил мою судьбу. Как, впрочем, и будущее Мироновича. Навсегда запомнил взгляд тренера, когда после его фирменного финта я не стал сбрасывать мяч в линию, вытаскивая на себя защитника, а прорвался к воротам сам. Вариативность моих действий как разыгрывающего возросла, и Спартаку Петровичу это нравилось. Он поборник гандбола искрометного, без догм. И потому всячески поощрял импровизацию. Если по справедливости, то все, что сегодня делают французы — на скорости и на финтах, придумал лет сорок назад минчанин Миронович.
Неудивительно, что когда наша лихая "сборная школы" выиграла тот львовский турнир, его сразу же утвердили главным тренером советской "молодежки". А соперники, особенно восточные немцы, остались в полном убеждении, что им специально путали карты, выдавая за вторую сборную сильнейший состав.
— Такого перспективного парня из минского "Политехника", который курсировал в ту пору между первой и высшей лигами, должны были взять на заметку клубы-лидеры.
— Мне было семнадцать, когда приехала целая делегация из Запорожья. Но папа меня туда не отдал. Предлагали играть за их команду ленинградцы, причем гарантировали поступление в кораблестроительный институт.
— Сильный козырь. Анатолий Евтушенко в свое время соблазнил Юрия Климова московским авиационным.
— Вообще-то аргументы предъявлялись и более весомые. Главным стимулом в то время было жилье. В Минске, кстати, я тоже поначалу поступил в "политех". Но уже в ходе первого семестра понял, что погорячился, и перевелся в институт физкультуры. Такие переводы были возможны тогда только с разрешения министра образования республики.
— Звучит комплиментом физкультурному вузу. Как понимаю, уезжать из Минска вы не собирались?
— Ну какой нормальный человек уедет из Минска? Туда в те времена только приезжать было правильно.
— Ага. Как же тогда нарисовался ЦСКА?
— А вы знаете, что такое военная директива ГШ?
— Генерального штаба?
— Так точно. От такого призыва военнообязанному увильнуть было практически невозможно. В Москве полгода лил слезы, страдал ностальгией. Но потом обжился, получил квартиру и решил, что в уходе из ЦСКА никакого смысла. Тем более клуб стал регулярно побеждать в чемпионатах страны.
Знаете, почему ЦСКА прозвали "конюшней"? Туда собирали спортсменов со всего Союза. По своей инициативе приехал, кажется, только мой земляк Алексей Жук. И "банда" у нас тогда собралась очень приличная, под стать сборной СССР.
— А сборная тогда интенсивно готовилась к монреальской Олимпиаде...
— И я мог туда попасть. Но не судьба. С Анатолием Евтушенко познакомился в 1972 году, когда меня вызвали в национальную команду перед "Кубком Балтики" в Вильнюсе.
Анатолий Николаевич тогда искренне не понимал, что я делал на площадке. У него был совсем другой взгляд на гандбол. Он активно отвергал то, что потом назвали белорусской школой: все наши финты, скидки, пасы с отскоком от пола, броски "по ушам"…
На том турнире меня признали лучшим молодым игроком, но Евтушенко и это ни в чем не убедило. Во мне 180 сантиметров роста — какой же это разыгрывающий? По его представлениям, нужен был богатырь не ниже 190, который разгонялся бы и бросал в прыжке через блок.
Наверное, я опередил время. Возможно, правильно было остаться в Минске у Мироновича. В ЦСКА же меня больше использовали в эпизодах: когда надо было выйти, обыграть защиту индивидуально и забросить.
— В сборной такой умелец тоже не был бы лишним.
— Так ведь были и другие причины невнимания ко мне.
— Это какие?
— Пятая анкетная графа. Назовите мне хотя бы одного еврея, игравшего в сборной СССР.
— Леонид Беренштейн из Запорожья.
— Это было уже позже, в 80-х. Да и сколько он в сборной сыграл? А тот же Евтушенко говорил мне, не стесняясь: хочу видеть разводящим высокого блондинистого парня. Как думаете, такое приятно было слышать? У этого тренера было много положительных качеств, но в какой-то степени он был зашорен и позволял себе довольно дикие суждения.
Был у нас такой гениальный игрок — Валера Гассий из Краснодара. Интеллигент с волшебной пластичностью, высоким прыжком и отличным броском. И как-то на сборах я стал свидетелем показательной сцены. Евтушенко очень любил комбинации — он кричит: пошла пятая слева! А Гассий вылетает один на один и забрасывает. Евтушенко недоволен: надо было довести до угла! Валера изумляется: я же забросил, зачем еще куда-то доводить?
У Гассия был только один недостаток: не умел бросать с опоры. Всегда спрашивал: ну как ты это делаешь? Позже, когда тренировал дубль ЦСКА, я ездил в Астрахань — к Владимиру Гладченко. Волжанам были интересны нюансы опорного броска, когда стреляешь снизу, а мяч летит по восходящей. И "по ушам" — это была моя коронка.
— Каково было играть, зная, что в сборную вас не возьмут при любом раскладе?
— Помогало, что в ЦСКА меня поддерживал Юрий Иванович Предеха. Характер у него был сложный, но специалист это первоклассный. Потом на место Предехи в армейском клубе поставили Юрия Соломко. А у того был ученик Анатолий Драчев. Соломко стал вытеснять меня и ставить Толю. Игрок он был неплохой, но с типовым набором действий: прыжок, бросок — не более.
Меня выпускали, когда что-то не шло у Драчева. В Кубке чемпионов сезона 1977 года играли на выезде против "Гуммерсбаха". Тогда это была лучшая команда Европы во главе с Эрхардом Вундерлихом. В том матче я сыграл, наконец, так, как хотел и умел. Забросил пять мячей, обыгрывал, отдавал передачи и получал колоссальное удовольствие. Немцы не знали, что со мной делать. Потом на улице проходу не давали.
Помню, Юра Кидяев тогда вдохновился: Саня, надо что-то делать, ты нужен сборной позарез. Так я и сам понимал, что играл на уровне сборной, раз мог накрутить любого защитника: что советского, то зарубежного. Проблемы были только с Чернышевым. Но лишь потому, что он тупо меня бил.
— Как так? Расскажите.
— Женя был, мягко говоря, игроком не умным. Как-то раз воткнул меня в землю, и я порвал мениск. У нас шла двусторонка. Я был в отличной форме, забрасывал как угодно, в том числе и в прыжке, запросто облетая двухметрового Чернышева. И вот, когда в очередной раз это делал, он меня просто срубил. Это случилось за пару дней до выезда на финал Кубка чемпионов. ЦСКА проиграл его в один мяч. Вообще-то "Стяуа" считалась "моей" командой. Но тогда против нее я вышел обколотым и с перемотанным коленом. Лидер румын Штефан Бирталан возил Чернышева, как хотел. Я же сделать ничего не мог, потому что играл, по сути, на одной ноге...
— ЦСКА в советские времена был сродни огромной спортивной империи...
— Да, это был особый клуб. Я, например, получил квартиру в Москве на улице Фестивальной. Наш дом считался армейским — до сих пор помню по этажам, кто где жил.
17-й — мастера конкура, 16-й — Чернышев, Лоссовик, баскетболист Милосердов, гимнаст Кердемелиди. 15-й и ниже — волейбол, баскетбол, штанга. С 8-го этажа шел хоккей. Потом футбол. Мы все много общались.
Хоккеистов знали лучше других, потому что вместе с ними жили и на базе в Архангельском. Тогда тренером у них был Виктор Тихонов. Но я застал тренировки еще и Анатолия Тарасова. Во времена молодости нам устраивали совместные с хоккеистами занятия. По уровню нагрузок они были очень схожи с тренировками Мироновича.
— То есть на износ?
— На выживание. Кто выдержал, тот и заиграл. У Тарасова такая же система.
Мне было пятнадцать лет, когда Спартак Петрович подарил мне свой самопальный жилет со свинцовыми брусками. Килограммов в пятнадцать. Я этим подарком очень гордился и чуть ли не везде, не только на тренировках, таскал его на себе.
Помню, Миронович заставлял нас в Стайках переплывать озеро. Такое не забудешь. Я чуть не начал тонуть, захлебывался, но все же выплыл из последних сил. А как прыгали с десятиметровой метровой вышки! Смотришь вниз — там клочок воды. Страшно неимоверно, но прыгаешь. Тренер сказал.
— Что было с вами по завершении выступлений за ЦСКА?
— Отправился служить в Южную группу войск, в Венгрию. Подтянул туда ребят, с которыми играл. Мы продолжали выступать на армейских первенствах. Ну и жены наши были счастливы. Лет пять там провел. А когда дело пошло к развалу Союза, вернулся. Вначале тренировал в ЦСКА дубль, мы стали серебряными призерами первенства СССР.
Тренером первой команды тогда был Валерий Мельник. После его ухода назначили Толю Федюкина, а я стал вторым. И вдруг, после отпуска летом 89-го года, руководство клуба решило поставить главным Алексея Жука. Мы это не поняли: он ведь никогда не работал тренером.
И я попал в сложную ситуацию, потому что Леша — мой друг. Через какое-то время команда взбунтовалась, Федюкин работать отказался вообще, а подходило время отправляться на стартовый тур чемпионата страны. И вот тогда Жук приехал ко мне: Саша, выручай, бери команду. Я, конечно, сделал ошибку. Надо было отказаться. Но ведь друг просил...
Короче, согласился, начал тренировать. На туре в Ленинграде мы обыграли чемпиона СССР минский СКА. И все сразу же сказали, что Миронович подарил мне два очка. Ага, конечно… Плохо они его знали.
Когда вернулись в Москву, команда забузила окончательно. Жук сломался. Я ушел тоже — на должность главного тренера Вооруженных сил. Работа не пыльная, ничего особенного делать не надо было. Но довольно быстро сделалось скучно. Тогда совсем уволился из армии и занялся бизнесом. Открыл ресторан на Ленинградке. Назвал его по-гандбольному — "7 на 7".
— Так это же лихие 90-е. Жду историй, как к вам приходили крепкие ребята и предлагали "перетереть" на животрепещущие темы.
— Без этого, конечно, не обошлось. Но здесь ведь какое дело — такими ребятами, как правило, были борцы, преимущественно вольного стиля. Как и многие мои сослуживцы по Южной группе войск. Стоило им пожаловаться, все претензии ко мне быстро исчезли.
Простоял мой ресторан лет шестнадцать. Потом сдал его в аренду. А за полгода до грянувших сносов успел и вовсе продать. Пригодился давний игровой совет Мироновича: не надо обманывать, надо грамотно обдурить.
— А потом?
— Все нормально. Грамотно вложил деньги, купил несколько квартир, недвижимость приносит доход. Так что не голодаю. Да и много я никогда и не хотел. Как любой мужик, должен обеспечить семью, друзьям помочь, если надо. Вообще люблю делать людям подарки.
— Что подарили Мироновичу на его недавнее 80-летие?
— Вот это был сложный вопрос. К примеру, мой давний знакомый из Нью-Йорка коллекционирует алкоголь. Он попросил привезти ему отсюда какую-то ценную бутылку. Ну, я нашел, купил за 70 тысяч рублей. Смотрю — ничего особенного. Но у друга все комнаты этими экспонатами забиты. И он смотрел на эту бутылку так, как коллекционер живописи — на полотна Ван Гога. Я вот подумал, может, и Петрович такой — на старости лет чем-то увлекся...
— Он не такой.
— То же самое сказал и директор минского СКА Павел Галкин. Мол, у юбиляра есть пожелание ко всем: ничего дарить не надо. Но с пустыми руками все же не поедешь. Купил красочную книгу "История Кремля", там внутри какая-то эксклюзивная бутылка водки. Ну и огромную коробку бельгийского шоколада — с надписью "Любимому тренеру". Внучке Петровича, знаю, очень понравилось. Хотел еще коллаж-картину сделать, где Спартак со своими знаменитыми учениками. А потом подумал: ну что за чушь? Кому это надо?
— Нам не понять, что вообще надо человеку в 80 лет.
— С Мироновичем в этом смысле все просто. Ему кроме гандбола — ничего. Помню, он приезжал в Москву полгода назад, был какой-то день Беларуси в России. Играли мальчишки. Руководил ими молодой тренер — мы сели на трибуну. Но и оттуда Спартак Петрович эмоционально комментировал все, что происходило на площадке. Не может удержаться. Это здорово, когда человек вот так, до безумия, любит свою работу.
