В "алфавите жизни" выдающегося гандбольного снайпера советских времен после публикации первых двух частей его мемуаров остались "неозвученными" тринадцать букв.
Азбучные истины Александра Анпилогова. Акбашев — Беловы — внутренние дела — Гассий…
Азбучные истины Александра Анпилогова. От целительницы Джуны до Полонского Семена
Р — Россия
Российское телевидение здесь, в Германии, смотрю по-прежнему. Для меня Россия — это и есть олицетворение бывшего СССР. Когда-то я мог приехать в Литву, прогуляться по Ленинграду, Минску — и везде был свой, родной. А теперь…
Хотя, если вдуматься, что мне мешает делать это и сейчас? Просто, наверное, даешь волю грусти о временах молодости, когда был красивым и сильным, когда на нас заглядывались самые красивые девушки.
Их было много в каждом городе Союза. Но особенно, как мне казалось, в Ростове-на-Дону. Однажды добирался на машине через этот прекрасный город в родной Тбилиси. Так каком-то перекрестке завис минут на тридцать.
Жара был неимоверная, градусов 40. А я только головой крутил в сплошном восторге. Со всех сторон вышагивали невероятные ростовчанки, одна другой краше. Еще минут десять, и точно остался бы там жить.
Ну а что? Мне нравятся такие города. Климат хороший, мягкий. Не ленинградский. В Питере я точно долго не продержался бы. Он какой-то сумрачный, холодный и сырой.
Вот Краснодар зачетный. Но там бывает слишком пыльно. А вот Ставрополь — в самый раз. Он поменьше и чистый — стоит на холмах и хорошо продувается.
Было бы интересно проехаться сейчас по городам, где прежде играли. Думаю, многие испытывают такое ностальгическое желание. И потому бывает очень радостно, когда дозванивается кто-то из ребят. Просто так. Как, например, однажды Володя Михута: "Саша, ты жив-здоров? Все хорошо? Боже, как же я рад, что ты жив и здоров!". И спасибо ему, что помнит…
Владимир Михута. Часть 1. Стайковский арестант. Кроссовки Ульяны Семеновой. Оброк для Предехи
Владимир Михута. Часть 2. Пивбар в немецком туалете. Уровень бога. Белый халат ловеласа
С — СКА (Минск)
Минский клуб — великая команда. Но там ничего подобного не получилось бы без Спартака Петровича Мироновича. Когда я попал в "молодежку" и увидел, как работает этот тренер, то сам себе сказал: он добьется многого.
Спартак Миронович. Кулеш, Каршак и сон на третьей полке
А к минчанам мы всегда относились по-доброму. Помню, в чемпионате СССР 1976 года дела у армейцев шли неважно, они имели все шансы вылететь в первую лигу. Так же, как и львовский СКА. И мы тогда притормозили львовян, помогли белорусам. Те были более душевными ребятами.
Хотя при всей той душевности минчанин Леня Гуско как-то славно отоварил меня на туре в Ленинграде. Он бросал с опоры — с захлестом, а я стоял в защите, разумеется, с поднятыми руками. Гуско хорошо попал, у меня чуть не сложилась пополам спина. Вечером в туалете заметил кровь в моче. Оборвалась правая почка, она до сих пор на 9 сантиметров ниже левой…
Хорошо помню Васю Сидорика — парня из нашего поколения. Он всегда играл против меня персонально. Не отходил ни на шаг, даже если я перемещался на свою половину площадки. Невысокий, но крепко сбитый — одни мышцы. Если хватал за майку, то рвал вместе с кожей. Лупил меня с удовольствием. В этом смысле сравниться с Васей мог только Сергей Покуркин из Краснодара. Тот, пожалуй, был еще жестче — мог бы и печень, и желудок вырвать без оперативного вмешательства.
Сергей Покуркин: "Мы дрались спина к спине с Приголовкиным"
Сколько же мне от этих "персональщиков" доставалось… И то, что я потом поменял аорту и там сейчас стоит протез, — это все их заслуги. Но я ребятам в принципе благодарен — это наша жизнь.
А новое поколение минчан — Каршакевич, Шевцов, Михута — было на игре уже помешано, настоящие фанаты. СКА той поры мы называли командой без легких. Армейцы бегали, так быстро, что мы за ними просто не успевали. Но как-то раз поймали их именно на этом.
Гоги Бериашвили разыгрывал атаку в центре и в одном из моментов, имитируя злость, нецензурно на меня закричал и с силой ударил мячом в площадку. Мол, если ты такой бестолковый и не понимаешь моих комбинаций, то пошли домой. Вся наша команда развернулась назад. И только Амберкий Табидзе остался на краю, куда, собственно, и отскочил от пола мяч.
Минчане к тому времени тоже были уже на нашей половине, ожидая быстрого паса от вратаря Толи Галузы. Только вратарь в это время как раз получал гол без сопротивления от нашего крайнего. Как сейчас вижу сцену. Каршак лупит себя по голове: "Ну и хитрые эти грузины, так нас провели!"
Александр Каршакевич: "В белорусских лесах стреляли зайцев человеческого роста"
…Сашка при знакомстве сразу мне сказал: "Давай дружить!". Он играл левым крайним, я — левым полусредним. Игроки этого амплуа не смогут нормально взаимодействовать, если не ладят в жизни.
Когда Каршакевич пришел в сборную, первым номером на его позиции был Юра Кидяев. С тем было просто: "Саша, я тебе три раза сделаю стяжку, а ты мне разок мяч верни". Играл в сборной и Вася Ильин. Но тот был большим авантюристом. "Пойдем что-нибудь поменяем!". Значок на тапочки или пионерский галстук на джинсы — в этом был весь Вася.
Кидяев же рассуждал так: "Я в сборной, чтобы заработать. А для этого я должен хорошо играть". И он прекрасно знал, что без меня не сыграет. Так же, как и я без него. На этот счет у нас был простой уговор.
Юрий Кидяев. Ежик вышел из тумана
Каршак же на фоне Кидяя смотрелся разгвоздяем. Он не очень-то думал о заработке, его занимала сама игра. Главным было отдать ему мяч, а он уж сам решал, что с ним делать. И с этим человеком можно было идти в разведку.
Все до их пор вспоминают его неудачный роковой бросок в ворота сборной ГДР в финале Олимпиады-80. Саша тогда горевал, даже плакал. А я утешал: "Вот увидишь, этот эпизод войдет в историю. И неважно, забросил ты или нет. Главное, ты на это пошел, не сдрейфил, не задрожал".
Вдобавок ко всему Саша был таким же заядлым курильщиком, как я. Он приметил, что я всегда занимал в автобусе последний ряд сидений. Там хотя и шумел мотор, зато была форточка, в которую можно было пускать дым. Потому Каршак всегда пристраивался рядом.
Играть с ним было приятно и увлекательно. Он великий крайний, который мог делать голы, накручивая визави по несколько раз за матч.
Честно говоря, удивляюсь, почему в сегодняшнем гандболе угловые игроки задействованы порой так мало. На них же держится вся игра. Если не прогонишь мяч с края на край, потеряешь тридцать процентов площадки. Крайние делали всю черновую работу: и стягивали, и поджимали при входах в линию, чтобы мы, полусредние-аристократы, свободно бомбили ворота.
Т — Тбилиси
Тбилисец — это тоже национальность. Это люди с особенным отношением к жизни. Они человечны, очень добры, заряжены на помощь ближнему.
Таким был мой отец. Нам помогали тоже. Я был совсем маленьким, когда соседи дружно строили нам дом, приносили с собой еду и еще благодарили за то, что живем с ними рядом. Вот это настоящий Тбилиси. Сейчас, впрочем, он уже другой.
Для меня сердце того города — это Дворец спорта. Когда нашу команду приветствовал весь Тбилиси, чувствовали себя самыми счастливыми на земле.
А еще мне хорошо было горе Мтацминда, которая возвышается над городом. Ха, однажды пил там водку с Леонидом Ильичом Брежневым. В 1981 году он прилетел в Тбилиси на празднование 60-летия образования Грузинской ССР. В ресторане на горе собрали партийную верхушку, цвет интеллигенции, были и русскоязычные спортсмены – Коля Дерюгин и я, чтобы Леониду Ильичу было с кем поговорить о спорте, если вдруг захотел бы.
Генсек сел ровно напротив меня. К тому времени здоровье его было уже неважным, говорил он с трудом, и рядом постоянно был человек, который точно знал, что лидеру страны можно, а чего нельзя.
Леонид Ильич взял стопочку и чокнулся со мной. Мы немедленно выпили. И сразу же подскочил этот мужчина и стопочку куда-то убрал. Брежнев грустно вздохнул — видимо, исчерпал дневную норму, А помощник нам подмигнул: "Все, ребята, теперь можете отдыхать…"
Но в той компании, честно говоря, совсем не отдыхалось — вокруг Устинов и другие официальные лица, сплошь брежневские ровесники. Те, кто помнит то время, меня поймет.
В честь приезда Брежнева проводился парад. А когда трибуну потом разобрали на всеобщему обозрению явился унитаз пристроенный на трубе. Его на всякий случай установили специально для почетных гостей. Это недоразумение неделю мозолило глаза и веселило тбилисцев. Жалею, что не сфотографировал тогда сантехнический памятник эпохе.
В то время я знал в городе и округе все места, где можно было вкусно поесть. На купаты мы ехали в одно заведение, на хинкали — в пригород, за шилаплави — рисовой кашей со специями — отравлялись дальше за город. Там была обычная столовка, и туда разрешали заносить с собой водочку…
У — успех
Первый успех — это, наверное, первое приглашение в сборную. Когда почувствовал: что-то из себя представляю. Правда, так называемую присягу, когда кедом отбивали заднее место, я так и не прошел. Не нравился мне этот ритуал.
Тогда в номерах всех советских гостиниц был обязателен графин с водой. На сборе в Одессе я услышал, как за стеной бывалые сборники прописывают эти самые "лапти" кому-то из новичков. А потом они всей кодлой — впереди, конечно, Макс, ввалились ко мне.
И тогда я поднял этот графин и уверенно произнес: "Кто подойдет, тот вспомнит маму!". Кампания замялась, все посмотрели на Макса. А тот думал недолго: "Парни, уходим. Это же идиот".
С Максимовым мы потом крепко сдружились. Он мне нравился тем, что бился в каждом матче, не жалея для победы своих лидерских качеств. Как было в это в Монреале в 76-м.
Кстати, ту олимпийскую победу я не очень-то и понял. Вернулся домой вроде тем человеком, каким уезжал. Но та золотая медаль резко изменила отношение ко мне окружающих. В их глазах я сделался примером для всех. "Саша, ну как же так? Ты идешь по городу и куришь. Хотя бы прячь сигарету в руке". С тех пор я всегда скрываю курево в ладони. Привычка осталась на всю жизнь.
Пройти по улице тогда было проблемой. Подходили незнакомцы и без всяких слов заключали меня в объятия. Я жил в частном доме и, когда выходил из ворот утром, то на них обязательно висели какие-то подарки. Игрушечные мишки, мячики, небольшие сувениры. И обязательно с записками. Общее содержание примерно такое: благодарим за то, что вы есть. Ну и девушки, понятно, не оставались в стороне…
Эх! Внимание красавиц — тоже атрибут успеха. Советские девушки любили высоких спортивных парней. В каждом городе, где проходили туры высшей лиги, у меня были минимум три-четыре знакомые прекрасного пола. Ну, так получалось. Я вообще всегда жил по принципу: если встретишь ребенка, обязательно дай ему конфету — возможно, это твой.
…Моего уникального деда моя мама застукала с любовницей в 82 года! После того феерического случая мы не общались шесть месяцев. А потом он сказал: "Внучок, можешь делать все, что угодно: гуляй, пей, приходи домой тогда, когда заблагорассудится, но никогда не прояви мужской слабости — ни дома, ни на людях. Ты везде должен быть королем". И я старался жить по дедовским заветам.
В армию меня забрали по требованию отца. Когда началась война с немцами, он служил в Бресте. Сколько я ни спрашивал, он ничего не говорил о том времени.
Но однажды у нас гостил адъютант, который всегда был с ним рядом. Вот он и рассказал, что папа был особистом и вывел из окружения около трехсот человек, за это его потом наградили. Я читал наградной лист. Там было про то, как по пути к своим они десятками уничтожали врагов. И как он потом воевал. Потому что та награда, конечно, была не последней.
Так вот, отец отправился в военкомат и сказал: "Если вы не призовете моего сына, у вас будут большие проблемы". Чуть раньше такой же поворот моей судьбы пытался провернуть босс армейского гандбола Юрий Предеха, чтобы забрать меня в ЦСКА. Я даже приписную комиссию прошел — на общих основаниях.
Первого врача сразу впечатлили мои изуродованные колени: "Э, да ты к строевой не годишься". Невропатолог добавил: "У тебя четыре сотрясения мозга, служить нельзя". Из восьми врачей меня забраковали сразу шесть!
На сопровождавшем меня полковнике не было лица: "Вы издеваетесь? У меня установка: Анпилогова нужно забрать. Уж если он играет за сборную СССР, то, наверное, здоров как бык!"
Хорошо, что вскоре вышло постановление: кандидаты в сборные на время подготовки к Олимпиаде в Москве от армии освобождались. Так в ЦСКА я не попал. А о моей службе в Грузии Предеха узнал, когда она близилась к дембелю. И все сокрушался: "Опять эти грузины меня сделали…"
Призвали меня в погранвойска. Когда пришло время присяги, услышал вопрос: "Вы сами в часть приедете, или прислать машину?". Ехать надо было 250 километров. Я поразмыслил и решил, что лучше все сделать в столице.
А в части для меня сделали почетную койку с пояснительной табличкой: место рядового Анпилогова. Как в кино о павших бойцах. Только я в это время бодро бегал, отстаивая честь страны.
Бумагу с текстом присяги мне подвезли, как и договорились, в город. Я расписался и пригласил всю команду принимавших — командира части, подполковника, моего куратора и двух бойцов — в ресторан. Отдых там, как и полагалось, удался. Надо было пользоваться моментом, когда тебя все уважали.
В армии я сдавал кандидатский минимум на членство в КПСС. Присутствовали председатель КГБ республики Инаури, три генерала и шесть полковников. Один из генералов задал вопрос по уставу, я начал отвечать, но Инаури перебил: "А как вы думаете, будет ли существовать наш грузинский гандбол дальше?". Я ответил: "Пока есть я, он тоже будет".
Тогда он еще спросил: "А чего вы хотите?". И я сказал про отца. Как инвалид войны тот стоял в очереди на "Жигули". Поначалу был 98-м, а через год стал 262-м. Годы шли, а инвалидов войны в Грузии становилось все больше.
Инаури меня и успокоил: "Не волнуйтесь, ваш отец получит машину, а вы квартиру. Будем развивать наш гандбол дальше".
Ф — футбол
Я неплохо знал всех грузинских футболистов. Наши тренировочные базы в Грузии были рядом, мы питались в одной столовой. Потом встречались в Новогорске, где много времени проводили вместе.
Самое большое впечатление на меня производили двое: Давид Кипиани и Александр Чивадзе. Были в них какая-то особая стать, осанка, манеры, воспитание. По жизни они несли себя с достоинством, как лорды. Со старшими вели себя почтительно, с младших требовали, на что имели право.
Мы часто играли с динамовцами в футбол — на гандбольной площадке. И из шести партий выигрывали четыре. Как так? Ну, во-первых, гандболисты вообще традиционно неплохо играют в футбол, для нас это хороший тренировочный вид. А во-вторых, играли по нашим правилам.
Движение на большом поле совсем другое: рванул, а потом можно передохнуть, пройтись и постоять. А на гандбольной поляне бегать приходилось постоянно. Мы-то привыкли, а для них это был стресс. Они задыхались, а я, двухметровый, бегал и шутил. За это они бомбили нас с двадцати метров, но у нас ведь и ворота не были пустыми. Понятно, что там хватало техничных игроков, и они нас накручивали. Но играть с такими мастерами было наслаждением…
Х — Харламов
С хоккеистами тоже часто общались — в том же Новогорске. Моим любимым игроком был Валера Харламов. Он очень отдаленно похож на того героя, которого вывели в фильме "Легенда номер 17". Там он словно памятник советскому спортсмену — практически безукоризненный персонаж без очевидных недостатков. А в реальной жизни Валера был простым парнем с присущими обычному человеку слабостями. Любил выпить, и даже много. И при всем при этом гений и фанат хоккея.
Хоккеисты тех времен — это вообще особая каста. Вот случай. Мне очень нравилась художественная гимнастка Ирина Дерюгина. В конце 70-х она была бесспорным секс-символом советского спорта. И как-то в Новогорске мы с ней познакомились. Они жили соседнем гостиничном корпусе. Пообещал прийти к ней вечером в гости.
И вот, вооружившись хорошим грузинским вином, постучался в дверь ее номера. Та открылась — на пороге была ее мама и тренер Альбина Николаевна: "Чего ты хочешь, мальчик? Все вопросы ко мне. Я с тобой и выпью, и побеседую, а Иру оставь в покое". Я намекнул, что все-таки дочкина компания мне нравится больше, да и мама все-таки некоторым образом раза в два ее старше. Но та ни в какую…
В бесплодной дискуссии я начал немного закипать, и тогда ситуацию разрядил Слава Фетисов, который сидел в коридоре и с интересом наблюдал за нашим общением. Он сказал просто: "Слушай, сдались тебе эти гимнастки, пошли лучше к нам!". Так и сделали. В свой номер я добрался под утро — впервые в жизни не сам, а с помощью все того же Фетисова. В отличие от меня он передвигался на своих двоих довольно сносно.
Нагрузки хоккеистам Виктор Тихонов давал колоссальные, сам был тому свидетелем. Хотя, знаешь, как бывает? Приходишь на тренировку других игровиков и думаешь: что они за люди, из чего сделаны? Хоккеисты тоже сидели у нас, а потом говорили: "Вы вообще сумасшедшие. Мы-то в экипировке, с защитой, а вы в одних трусах и майках лупите друг друга похлеще, чем бывает у нас".
Ц — цена побед
Эту цену понимаешь позже, когда дело идет к пенсии. Пока играл, об этом вообще не задумывался. На площадке всегда чувствовал себя, как на фронте. Должен победить, и неважно, какой ценой. На самом деле все были готовы примерно одинаково, все пахали и старались. Но победа — она всегда в голове. Ну или в сердце.
Однажды в моей жизни наступил момент, когда я понял, что надо действовать — сейчас или никогда. Мне было 17 лет, и к нам в Тбилиси на турнир "Заря Востока" приехала сборная ФРГ.
Меня выпустили за семь минут до конца. А у немцев напротив меня играл Ханс-Гюнтер Шмидт, машина килограммов под 125. Он одинаково здорово бросал обеими руками и со страшной силой. В первой же атаке я бросился под него, и он меня сломил, как осиновый кол. Я встал и бросился снова — с тем же успехом. Но я бросился и в третий раз. И тогда он остановился. И сказал совсем по-максимовски: "Это же псих! Он ненормальный".
Вот тогда я понял, что побеждают не мышечная масса, не титулы, а уверенность в себе и в том, что делаешь.
А что касается цены выступлений в большом спорте, то все мы смертны. Месяц назад я сделал операцию, мне прочистили сердечный клапан. Такие проблемы обычно наступают к 80 годам, а у меня появились в 60 с небольшим.
Ну и что? У каждого своя жизнь. Кто-то живет неспешно, старается себя беречь и не напрягаться. А я вспоминаю, наши победы и понимаю, что моя жизнь мне нравится больше. Потому что когда стоишь на пьедестале, то берет такая гордость! Ты прошел этот путь, переборол сам себя.
Самая большая моя претензия к Евтушенко в том, что однажды он подчинил себе мою волю. На Олимпиаде в Москве. Никогда не прощу себе тот страх в финале — ведь я элементарно боялся бросить! Боялся играть так, как умел и хотел
Ч — Чернышев
Почему-то запомнил, каким увидел Женю впервые. Черное пальто ниже колен, мешковатые брюки, какая-то странная шапочка — натуральный дровосек из карпатского леса. Да еще и заикание.
Не лучшие исходные позиции для старта в большой спорт. Но как же он за себя боролся! Посылал всех на три буквы и никого не боялся. Есть такие мужики, которых надо принимать какие есть. Исправить невозможно.
Играем на сборах в футбол. Коля Томин обыгрывает Чернышева и выскакивает на ворота. Надо знать Женю — он без раздумий ставит Томину подножку. Наш вратарь, хотя и в три раза мельче обидчика, до двух не считает тоже. Поднимается и засаживает Чернышеву по ноге — от всей души. И вот оно — Давид и Голиаф. "Я тебя задушу, иуда!" — гигант бросается за Томиным. Но разве того поймаешь?
Майор Томин. Надежная охрана собственности
Женя — это солдат, честно исполнявший долг. Даже на тренировке все, кто в чужой команде, — это враги, которых нужно сдержать любой ценой. По натуре он человек не злой, просто знал про себя одно: обыгрывать его запрещается.
И потому, когда в матчах чемпионата СССР я брал над ним верх, то тоже получал по полной программе. Несмотря на нашу дружбу. Лесорубу не важно, что рубить.
С другой стороны, о его бескомпромиссном характере знали все соперники сборной СССР. И это ценное знание отваги никому точно не добавляло…
Ш — Штенцель
Знаменитый тренер Владо Штенцель из когорты тех, кто делал мировой гандбол. Характером напоминает нашего Евтушенко. Такой же аферист, который мог задурить мозги любому функционеру, журналисту или болельщику. Красиво рассказать и заставить собой восхищаться.
Но по своей сути человек он наш. У этого "юга" всегда свой взгляд и своя линия, которой он держится, несмотря ни на что. Вспоминаю его сборную ФРГ — чемпиона мира 1978 года. Там, конечно, хватало звезд, но надо же было построить из них команду.
Титаны игры. Владо Штенцель. Волшебник и диктатор, выигравший Олимпиаду и чемпионат мира
В чем ему не отказать? В умении распознать в гандболисте бойца и сразу разглядеть его потенциал. Если он есть, тонкий психолог Владо делал все, чтобы игрок поверил в себя. Хотя и Евтушенко, надо отдать ему должное, таким талантом обладал…
Щ — шедрость
Самый щедрый человек на моем пути — Коля Жуков. Он был щедрым на человеческое тепло и полную самоотверженность ради друзей и товарищей. Никогда не пробивал свое "я". Ни за что не цеплялся и ничего не просил.
Он исключительно отдавал. Экипировку — друзьям, деньги — знакомым. Как-то нас поймали в сборной на чем-то плохом — подробностей уже не помню. И Предеха заявил: "Кравцов, за провинность вы лишаетесь магнитофона. Сдаете его на нужды команды".
Чем в ту пору был фирменный "маг", привезенный из Европы? Степень печали нашего Колобка трудно оценить, и потому лица на нем не стало. Это было сродни лишению советского гражданства.
И тогда к Володе подсел Коля: "Ты отдай ему мой, он мне не очень-то и нужен". Ну не мог Жуков спокойно смотреть, как заслуженный и неповторимый Колобок пребывал в депрессии.
Коле много не надо, он был даже рад оказать такую незначительную, по его мнению, услугу товарищу. И все это — без расчета на взаимность или выгадывания чего-то для себя. Он жил и умер бессребреником. Встречаются иногда и такие люди.
Э — эры игры
Сравнивать наш гандбол с теперешним не возьмусь. По той причине, что игр сейчас почти не смотрю. На чемпионате мира видел только матч белорусов и россиян. Да и то не понимал, за кого болеть — обе сборные родные.
Через пять минут пульс взлетел за двести, потому что каждую ошибку переживал как свою. Когда знаешь, как ее не допустить или исправить, нервничаешь еще сильнее. А мне нельзя.
Но игра, конечно, изменилась. В ней больше силы. Вот иногда думаю: кого могла бы обыграть наша олимпийская сборная 1980 года? Сеульский вариант 1988-го мы, скорее всего, одолели бы. А вот дальше, начиная с Барселоны, были бы уже проблемы.
Ю — юмор
К нам в Новогорск регулярно приезжали популярные артисты — начиная от "Песняров" и "Машины времени" и заканчивая ведущими сатириками страны. А лучшим из гостей был Михаил Михайлович Жванецкий.
Как-то я нес его знаменитый потертый портфель. Специально подрядился встречать, когда узнал, кто к нам едет. Против него я был как гора. И он не преминул это сразу отметить. "Малыш, тебя специально приставили смотреть за мной со второго этажа? Так я обещаю: ничего, порочащего честь советского человека не допущу". — "Это еще вопрос, за кем надо больше присматривать". Мой ответ Жванецкому понравился.
Гениальный человек, конечно. Умел заметить такое, на что никто другой внимания не обратит. Такой еврейский философский юмор. Он мне настолько нравился, что иногда ловлю себя на мысли: а может, Джуна была права? Может, я тоже еврей, только от меня скрывали?
Я — Александр Анпилогов
Если бы было возможно, прожил бы жизнь еще раз. Что сделал бы по-другому? Переиграл бы финал московской Олимпиады. Потому, что изменять себе нельзя.
Наверное, по-другому поговорил бы с Евтушенко. Наш последний разговор был почти двадцать лет назад. Я тренировал тогда сборную Греции, был выше рангом, чем он, и позволил себе высказать все, что о нем думал. А вот сейчас точно знаю, что не надо было всего того говорить.
Вотс собираюсь съездить к нему в Вену. Это не так уж далеко — всего 400 километров. Как только успокоится "корона", так и отправлюсь.
Мы попьем венского кофе, вспомним наши матчи и ссоры. И друг друга простим. Потому что лучшие моменты наших жизней переживали вместе. И вместе вошли в историю, где делить нам уже точно нечего…
