Нетривиальный и интересный взгляд на киноленту режиссера и сценариста Вячеслава Винника, увидевшую свет в 1984 году и получившую вторую жизнь благодаря БЦ.
"Сценарий "Прекрасного мига" мне пришлось переделывать 29 раз".
Вячеслав Винник, сценарист и режиссер-постановщик фильма "…И прекрасный миг победы" в интервью БЦ
"Сценарий — говно, но сниматься буду с удовольствием".
Валентин Гафт, знаменитый актер, претендент на главную роль
Когда пришла весть, что каким-то чудом удалось найти фильм про гандбол, снятый на киностудии имени Довженко в 1984 году, то болельщики вздохнули с радостным облегчением: картина считалась утерянной, на кассетах копии осыпались, цифровых дубликатов не было. И с такими же чувствами немало представителей гандбольной общественности (как и автор этих строк) приступило к просмотру. Предвкушая при этом наивное, неловкое и обязательно полное оптимизма "советское" кино про спорт, о котором коллега Михаил Сучков как-то сказал, что придется смотреть "с усилием над собой".
Михаил оказался прав, но неожиданным образом, потому что "Прекрасный миг" сам по себе выбивается из советского кинематографического стандарта, и усилия необходимы другого характера. Действительно: приходится вглядываться, а порой и вслушиваться в это кино. Тому две причины: техническая и психологическая. Качество копии, которую удалось разыскать, почти символ изрядно потрепанного послесоветского гандбола, а история ее добычи — словно судьбы спортсменов в последние 30 лет. Но главное при "разрыве шаблона" — не технические трудности, а неожиданный ракурс при разворачивании спортивной истории.
В принципе в истории ничего нового, хотя мы уже отвыкли от такого кинематографа — очень скупого на спортивную борьбу, но щедрого на разговоры главных героев. Да, это другая парадигма — нет никакого "отягчающего обстоятельства". Ни концлагеря, как у боксера в "Триумфе Духа" или книгах Георгия Свиридова, ни давления собственников и "рынка", как в "Moneyball" и в десятках других фильмов про профессиональный спорт "в условиях капитализма". Неожиданно нет и идеологической ("социалистической") сверхзадачи, как у большинства современных фильмов про советский спорт ("Легенда №17", "Движение вверх"). Даже нет индивидуального "челленджа", вызова, преодоления травм или неудач, истории возвращения ("Тренер", сериал "Регби").
Но при том что перед нами не "шоу" и совсем немного непосредственно спорта, незамысловатую, на первый взгляд, историю зритель понимает через другую оптику, как будто из камеры-обскуры. Мигу победы предшествует не столько игра на площадке, сколько толкования по душам в тесных комнатах. Пазл победной истории если и выстраивается, то как-то криво, некоторые "кубики" выпадают, не подходят, намекают на другое целое. Повествование насыщено элементами, совершенно не присущими спортивному кинематографу ни во время, ни после СССР. Речь не то чтобы про "нелинейный сценарий", а про эффект неуместных, на первый взгляд, реплик, постоянное изумление от того, что и в каких ситуациях говорят герои.
С учетом 29 переделок сценария (см. эпиграф), через это кино, скорее всего, проговаривается нечто большее, чем рассказ о женской гандбольной команде и ее тренере. Вполне возможно, что каждый диалог — это скрытое сопротивление цензуре, существующим укладам в советском спорте или же попросту попытка сказать больше про жизнь вообще, чем про конкретный матч.
Наша киноистория длится менее суток в реальности (с небольшими вставками из прошлого героев) и чуть более часа экранного времени. Это чистая психология спортивной Вселенной, на грани искренности (в случае с девушками — почти наивности) и грубоватости, спортивного цинизма. Герои разговаривают в замкнутых помещениях на самые разнообразные темы — о не сданных в институте "хвостах" и замужестве, о кино и музыке, о прошлом и будущем, о жизни и спорте. Нередко забываешь, что все это происходит в преддверии важнейшего матча.
Все эти вечерние разговоры совершенно нетипичны для спорта, каким мы могли бы его представлять. Красивая песня про память столбов о том, что они были деревьями, вообще задает другую перспективу всему, что происходит на экране. Песня уникальная, про ожидание чуда ("Вновь поверил я своей мечте, утром я ушел вперед со старта… Даже придорожные столбы не забыли, что они деревья").
Слова песни напоминают стихотворение "Весеннее" Ильи Сельвинского:
Весною телеграфные столбы
Припоминают, что они — деревья.
Весною даже общества столпы
Низринулись бы в скифские кочевья.
Скворечница пока еще пуста,
Но воробьишки спорят о продаже,
Дома чего-то ждут, как поезда,
А женщины похожи на пейзажи.
И ветерок, томительно знобя,
Несет тебе надежды ниоткуда.
Весенним днем от самого себя
Ты, сам не зная, ожидаешь чуда.
До дважды пропетого в фильме припева про столбы и память о деревьях в кинокартине проговаривается еще более глубокое, нечто религиозное, порой фаталистическое. "Гандбольные боги отвернулись от нас", — комментирует проигрыш команды легендарный комментатор Котэ Махарадзе. На первых минутах фильма бог упоминается прямо уж слишком часто. "Не команда, а бог знает что!", "Слава богу, что все это уже закончилось". Думается, сценарист и актрисы как будто специально сговорились максимально насытить кадры необычным интеллектуализмом и отсылками к трансцендентному.
Неужто в таких выражениях переживают проигрыш спортсменки? Мы этого точно не знаем, хотя Екатерина Ильина и Анна Вяхирева не так давно вспоминали о вере. В условиях же советского атеизма экран предлагает нам практически притчу или спортивный артхаус. Мы либо воспринимаем атмосферу "кинокартины не для всех", либо не замечаем отсылок и скрытых смыслов, полагая, что перед нами то самое наивное неуклюжее кино. Но даже если воспринимать все показанное на экране как сказку (в действительности такой истории не было, хотя некоторые эпизоды представляют собой реальные события), неровный психологизм фильма иногда заставляет задуматься, что же на самом деле движет этими людьми и что такое вообще спорт как часть жизни.
Мы имеем дело с другим киноязыком, без динамичного монтажа, с заявкой на камерность и парадоксальность в поведении героев. Настройка на "атмосферность", психологизм начинается с первых же секунд — с разговора нервного мужчины с девочкой. Неожиданный, совершенно непонятный надрыв (говоря "сценарий — говно", Валентин Гафт, наверное, имел в виду именно начало фильма) в простой беседе тренера и девушки, проявившей желание тренироваться. Чуть позже такую же неадекватность главный герой проявит в разговоре с мужем одной из спортсменок, уже заканчивающей карьеру (после ОИ-2020 — актуально!).
То есть тренер ведет диалог сам с собой уже много лет, и неважно, кто его вынуждает высказывать вслух фрагменты своей внутренней речи — девочка или муж гандболистки… При этом в словах главного героя, несмотря на вспышки агрессии по отношению к собеседнику, звучит что-то беспомощное и исповедальное, оммаж актерскому мастерству Регимантаса Адомайтиса. В этих его отчужденности и одновременно самоотверженности можно увидеть нечто почти религиозное, и это "прорывается" в репликах, в интонациях. В конце фильма, в дискуссии тренера и главврача команды, звучат слова: "Жизнь предъявит тебе счет, и расплачиваться ты будешь очень тяжело". Планка смыслов в общении тренеров, врачей и спортсменок задана очень высоко для спортивной драмы.
Виктор Николаевич Самойлов (Регимантас Адомайтис) — главный тренер команды, он же главный герой — знаток человеческих душ, психолог, но при этом и сам почти больной человек. Он манипулятор, но убежден, что есть некая Высшая Идея, которая оправдывает его хитрости и слабости как проводника этой Идеи. "Грешен я, рискнул, выбрал один шанс из тысячи", — говорит он в конце фильма. "Кроме этой команды у меня ничего нет! Ни семьи, ни детей, ничего!" — восклицает герой Адомайтиса, словно записывая в тренерские добродетели это самоотрешение. А потом спрашивает у доктора (Петр Вельяминов), с которым у него постоянная полемика: "Доктор, ты суеверный?»
Каждый свой поступок он оценивает через странную систему координат греха, личного риска, веры. Или это не странность — и подобным образом размышляет немало тренеров в большом спорте? Теодицея от Самойлова дана графикой, несколькими короткими фрагментами, почти черновыми зарисовками, но в итоге набирается контент, объединяющий каждое ответвление фильма: психологическое, религиозное, телесно-физическое. Именно эти элементы пазла не дают собрать в типичное спортивное целое художественный фильм про успех гандбольной команды.
...С радостной вестью о выходе в финал главный тренер обходит девушек, которые в принципе уже отдыхают, смотрят кино, читают, готовятся ко сну. Тренер изменил своему правилу и впервые зашел в личное пространство девушек — это главный сквозной сюжет кинокартины. Он нашел их совершенно другими, чем видел на площадке. Он изумлен их вопросами (или, может, играет изумление для психологической настройки гандболисток?), пытается найти для каждой какие-то значимые слова (и не всегда в этом убедителен), переходит от одной комнаты в другую, что-то выясняя для себя.
Проход по этому лабиринту комнат, словно визиты пастора к пастве или же почти путешествие по дантовскому чистилищу, полному прелестных язычниц, которых Вергилий и Данте в одном ассиметричном лице Регимантаса приобщает к гандбольной "религии", — это главная история фильма. Только вот Высшая Идея осталась невысказанной. Короткие беседы тренера со спортсменками выстроены, прямо скажем, не чеканно, а все сопутствующие полутона, взгляды и взмахи ресниц девушек, лукавство и напор тренера, все разнообразие реакций создают ауру кино.
Да, несмотря на советское воспитание, разнообразные судьбы, жизненные планы и образы мыслей каждой героини задают необычную перспективу тренерской работе и спорту высоких достижений в СССР. И, кстати, о чем можно говорить с мастерами, когда каждый из них сам знает свои слабости и преимущества? Неважно, о гандболе речь или, например, о мастерстве чайных церемоний, программировании или сценическом искусстве. Ведь есть что-то общее, трудноуловимое, что поможет индивидуальному совершенству усилиться (или ослабнуть) в командной симфонии. Может, действительно "память о деревьях" позволит каждому выстроенному в общем замысле "столбу" совершить чудо?
Сценарист и режиссер Винник — универсальный человек. Он попытался измерить гармонию не алгеброй, а психологией. В череде комнатных разговоров поднимаются классические проблемы командных видов спорта: конкуренция между молодежью и опытными спортсменами, как всегда, проблемное взаимодействие между клубами, неясное будущее у спортсменок, ненужность спортивного опыта в условиях "обычной жизни". "Когда-то у нас было детство, а теперь только гандбол", — говорит одна из героинь. Но тренера это не особо трогает, что объяснимо — у него, скорее всего, не то чтобы детства или, как он сказал раньше, не только семьи и детей, но и жизни вне гандбола нет.
Режиссер Вячеслав Винник: "С Турчиным было куда приятнее общаться, чем с Лобановским"
Вячеслав Винник: "На роль Самойлова-Турчина было три кандидата: Тихонов, Гафт и Адомайтис"
В этих коротких встречах Самойлов выслушивает пронзительные признания от женщин, глубокие, искренние. Невольно залюбуешься ими, этими спортсменками-комсомолками-красавицами, заслушаешься нотками лиризма и советского экзистенциализма начала 80-х в их речах (кастинг на загляденье), но тренер всегда находит прием, позволяющий каждой вернуться в игру, сконцентрироваться на завтрашнем матче.
Эндшпилем мог быть сюжет, когда травмированная ключевая спортсменка Лена Баскакова с помощью хоккейного приспособления обрела возможность выступать, но тренер не захотел включать ее в состав. "Это реклама хоккейного наколенника", — как всегда не совсем логично заявил он. Ведь на протяжении всего фильма Виктор стонал о Баскаковой, без которой нет победы, а теперь вот отказал, и при чем здесь этот чертов наколенник? Но потом становится понятно, что опять в ход пошла тренерская хитрость, чтобы потом все-таки выставить Баскакову в финале. Эдакий манипулятор, эдакий хитрец наш главный тренер!
В общем, психологический репертуар у Самойлова богатый. Ухищрения и самоисповеди "раскачивают" Виктора Николаевича, и поэтому он сам обнажается, говорит о любви к одной из гандболисток. Что это? Очередная манипуляция или признание в страсти, давно сжигающей его? Или прямо сейчас любовь властно заявила о себе? Конечно, он подавляет эту позднюю страсть — во имя, вероятно, того самого почти религиозного служения гандбольной Идее.
Впрочем, он влюблен в каждую из героинь. Вернее, влюблены в них как минимум режиссер и оператор, которые смотрят на женщин глазами Регимантаса и выражают чувства сценической игрой главного героя. В галерее женских характеров и чудесных кинопортретах можно увидеть влияние Ингмара Бергмана, и сдержанная "пасторская" манера прибалта Адомайтиса усиливает сходство.
Однако лучшим решением создателей фильма было не свести кинокартину к диалогам, а разбить комнатные встречи тренера с гандболистками эпизодом про тренировку. Реальную тренировку. В которой показано, что гандбол — не балет, а очень жесткий вид спорта. Что тренер почти всегда — деспот, и по-другому девчонок на борьбу не настроишь. Что судьба, про которую говорят и поют в комнатах по вечерам гандболистки, — это принятие решений о том, где и как жить, тренироваться, с кем выступать в течение нескольких минут, и — опять погружение в жестокую, полную травм и боли жизнь.
Эпизод про то, как главный герой приходит на занятие другого тренера ради того, чтобы "схантить" одну из гандболисток, слегка приоткрывает "кухню". Диалог Самойлова с коллегой на фоне изматывающих упражнений для девчонок — это проявление жесткости и цинизма, которые имеются в гандболе. Как жаль, что история с визави Самойлова не развернута — мы же (почему-то) имеем всего чуть более часа экранного времени!
Однако можно протянуть эту историю в воображаемый сериал. Симпатичный внешне и жесткий внутренне усач Глеб (Лесь Сердюк), антипод Самойлова, делает упор на беспрекословную дисциплину, подавление инициативы и на … боль! Да, на морально-волевые качества, на индивидуальную стрессоустойчивость и физическую силу, которые позволят преодолеть физические страдания, неизбежные в гандболе. Этот подход Глеба не то чтобы конкурирует с "психологической" и "командной" установкой Виктора — он, скорее всего, нередко выступает в качестве "плана Б" у всех тренеров. Инна Кросовская, которую забрал Виктор, потом бросила ему в лицо, что вся разница между ним и Глебом в том, что Самойлов "хитрее и изощреннее". Что ж, наверное, так и есть.
В тему другая перебивка — c операцией одной из девчонок. Мини-история, в которой Самойлов сопереживает девушке и проявляет самоотверженность. Динамичный эпизод, очень русский, как будто уже из 90-х. В этой "истории внутри истории" удачно показаны любовь тренера к гандболу и к каждой спортсменке, сопереживания, самоотдача. Это, конечно, замечательно, но все-таки: зачем девочкам оно — это срочное медицинское вмешательство? Чтобы опять в спорт, опять в боль и травмы?
Режиссер не объясняет хоть какую-то позицию хоть кого-то из персонажей и просто решает "убить" несколько минут экранного времени показом автогонок, в которых участвует герой эпизода со спасением Анатолий. Этот кусок кинокартины можно было смело резать во имя противостояния с Глебом или ради дополнительных бесед Самойлова с девчонками, ради сюжетов гандбольных игр, наконец. Или можно было придумать нечто бергмановское/тарковское: любовную сцену либо монолог кого-то из героев о сущности большого спорта и тренерской работы.
В принципе после эпизода с Глебом зритель понимает, что ничто не мешает гандболисткам ненавидеть тренеров (даже их самоотверженность), и в задушевных беседах с Самойловым или любым другим тренером они могли лукавить, не договаривать чего-то важного. Ведь когда один садист, а другой — манипулятор, встает вопрос о цене победы и о гандболе в целом. Вот такой вид спорта, и боль как неизбежное явление, сопровождающее гандбольную жизнь, дана двумя-тремя выразительными штрихами.
"Наш гандбол — как хоккей, только без доспехов", — говорит Самойлов, и это афоризм, практически мем. Несмотря на внутренние психологические терзания и физические пытки всей команды, гандбол, как уверенно считают создатели фильма, все равно будет притягивать к себе мальчиков и девочек. Но при этом не объясняют причин почему. Сама игра показана не захватывающе, зато проблемы с будущим спортсменок обозначены остро. Финал у фильма открытый, и мы не знаем, как сложатся судьбы героев и вида спорта в целом...
Миг победы прекрасен, но вопрос, которым терзался тренер в своих беседах со спортсменками, остается. Почему они, красивые, статные женщины, занимаются этим делом? Из-за детской преданности? Нет. Потому что они профессионалы, как говорит второй тренер (куда только смотрели цензоры — профессионального спорта в СССР не было!), а гандбол — это и профессия, и призвание (вспомним социолога религии Макса Вебера).
Но исчерпывающим ли является этот ответ — отсылка к профессиональным кодексам и жажде признания у молодых девчонок? Может быть, отдать жизнь спорту высших достижений — это нечто совсем другое по мотивации, по характеру ожидаемого результата? Может, это попытка встать на грань обычной, повседневной жизни, окунуться в "скифское кочевье", номадизм, став "гражданином мира"? Или пережить солидарность и командное единство, выходящие далеко за рамки представлений о человеческих отношениях, присущих обычному партнерству, семье и браку? Или это испытание тела и духа на запредельных показателях, чтобы прочувствовать опыт "сверхчеловека", понять свои возможности и максимально расширить их?
Уместно ли говорить об адреналиновой, почти наркотической, болезненной зависимости от побед в единоборствах? Или же это искусственно сконструированная модель жизни как спорта, иллюзия или обман, по сей день привлекающая тысячи молодых людей переносить годы самоистязаний ради нескольких мигов победы, свежести эмоций и остроты переживаний? И в рамках глобального заблуждения или же ухищрения мы не вернем чистоту отношений и чувства, а память столбов о деревьях останется только памятью? И сможет ли вернуться спортсмен или тренер в свою "весну", еще неизвестно.
